Чингиз Ахмаров

В конце ХХ века, с появлением больших надежд на суверенитет Татарстана, резко обострился и интерес татар к собственной истории и культуре. Надо отдать должное журналистам и писателям, открывшим не только для татар, но и для всего мира много неизвестных, а порою и незаслуженно забытых имён ярких представителей нашего народа в бурное время прошедшего столетия. Сегодня благодаря роману Рината Мухамадиева «Мост над адом» мы знаем трагическую судьбу Мирсаида Султан-Галеева, знаем, что Александр Матросов – это Шакирджан Мухамеджанов, а легендарный генерал Карбышев – тоже сын татарского народа. Таких открытий много, но, уверен, мы ещё не возвеличили имена всех достойных.
Хочется и мне внести свою лепту, рассказать широкому кругу читателей ещё об одном замечательном сыне нашего народа, чей образ ассоциируется у меня с именами Рудольфа Нуриева, Чингиза Айтматова, Софьи Губайдуллиной, Ирека Мухамедова – именами, наиболее известными в мире. Мой герой также оставил заметный след в мировом искусстве и своим талантом внёс огромный вклад в культуру братского нам мусульманского народа.
Размышляя об этом человеке, я вспомнил один давний разговор с известным писателем, фронтовиком Наби Даули, с которым познакомился и подружился в Ялте и до конца его жизни поддерживал связь. Как-то, рассказывая мне о писателях, он с грустью сказал запавшие мне в душу слова: «Кого из татарских писателей ни возьми, начиная с Габдуллы Тукая, почти у всех тяжёлое детство, сиротство, безотцовщина. Нищая юность, ранний труд, ФЗУ, ПТУ, семилетки, техникумы, заочный институт в зрелом возрасте. А между этим – революции, раскулачивание, голод, чужбина, война, перестройки, перегибы – оттого 80 процентов нашего народа рассеяно по свету. У меня у самого такая судьба», – закончил он тогда горестно.
Возразить нечем, могу лишь добавить от себя, что у меня – такой же путь. Но я благодарен Наби Даули, он заставил меня иначе взглянуть на татарскую литературу и писателей. Теперь мне понятно, почему у нас жёсткая, без сантиментов, без особых изысков романистика и вся проза.
К чему я это? Просто хочу оттенить жизнь своего героя, которому выпало счастливое детство, хотя в их семье было 11 детей. Жизнь подарила ему удивительно светлое отрочество, юность среди образованнейших людей – людей, живших культурой, создававших культуру. Он получил прекрасное, многоступенчатое образование в крупных городах: Перми, Москве, Самарканде. Объездил весь мир с 50-х годов. И вся его жизнь, проведённая в трудах, достойна восхищения и восторга.
Речь идёт о крупнейшем художнике-монументалисте, художнике-портретисте, художнике-миниатюристе, профессоре, педагоге, воспитавшем сотни учеников, мастере, чьи фрески при жизни сравнивали с фресками Феофана Грека, Давида Сикейроса, Диего Риверы, Ороско, – о Народном художнике Узбекистана и Татарстана, лауреате Сталинской премии 1-й степени 1948 года за оформление интерьеров Узбекского академического театра оперы и балета имени Навои, построенного по проекту академика Алексея Щусева. О человеке, оставившем в искусствоведении понятие «школа Ахмарова», что редко удавалось даже очень большим художникам.
Да, я хочу рассказать вам о Чингизе Габдурахмановиче Ахмарове, которого, конечно, знал лично.
Родился Чингиз Ахмаров 18 августа 1912 года в городе Троицке, это неподалёку от моих родных мест – Оренбурга, Актюбинска, – на Южном Урале. Город в ту пору больше чем наполовину состоял из мусульман: казахов, татар, башкир, узбеков. Мусульманская часть города имела восемь махаллей, в каждой из них была своя мечеть, и по имени имама называлась махалля. Та, в которой родился Чингиз-абы, носила имя муллы Абдурахмана Рахманкулова.
В семье Ахмаровых было 11 детей, жили с ними и бабушки, и дедушки со стороны отца и матери. В архиве семьи сохранилось много прекрасных фотографий – несколько альбомов. Семья Ахмаровых, даже если бы в ней не появился такой знаменитый человек, как Чингиз-абы, всё равно представляла бы огромный интерес для потомков, для нас с вами, историков, учёных, писателей. Потому что это была ярчайшая семья первой дореволюционной татарской интеллигенции, это были те, кто открывали школы, медресе, строили мечети, создавали библиотеки, типографии, издавали газеты – несли свет, просвещение в народ.
Это не пустые слова, сказанному есть много письменных подтверждений – документов, фотографий, мемуаров членов этой славной семьи. В семье Ахмаровых высокая культура существовала уже в ХIХ веке. От деда Мифтохитдина им досталась огромная библиотека, где было много рукописных и литографических книг, изданий на турецком и татарском языках, книг на азербайджанском и множество журналов. Чингиз с детства помнит журнал «Мулла Насреддин», он копировал оттуда рисунки, его сёстры увлекались стихами, играли на пианино, ставили домашние спектакли, на которые приглашали гостей, организовывали в доме литературные вечера. Это было в традициях образованных татарских семей Троицка, как утверждает Чингиз-абы.
Отец его, Габдурахман-ходжи, служил поверенным в делах у богатого купца Гали Уразаева. По долгу службы он постоянно посещал Москву, Петербург, Казань, Оренбург, Нижний Новгород, страны Ближнего Востока и Саудовскую Аравию, Прибалтику, страны Восточной Европы. Во время своих поездок-путешествий он не только представлял интересы торгового дома Гали Уразаева, но и завязывал контакты с местной интеллигенцией, с деятелями культуры, интересовался прогрессивными идеями, событиями в этих странах. Свои впечатления, взгляды того времени Габдурахман-ходжи изложил в рукописной книге «История семьи», которая, к счастью, сохранилась.
Мать – Сохиба-апай – ведёт своё происхождение от знатного рода царедворцев, служивших золотоордынским ханам. Семья Чингиза жила в большом собственном двухэтажном доме, с садом, огородом, баней, сеновалом. Держали лошадей, коров, баранов. Был у них и фаэтон, летом на нём выезжали в загородный дом, находившийся в 9 километрах от города. А кругом – нетронутая природа, река, озёра, пруды, лес, огромные непаханые поля. Позже, в 60-х годах, когда он станет известным художником и увидит впервые в Париже картины Матисса в Лувре, то полюбит их на всю жизнь. О Матиссе, его картинах он говорил – это моё детство, моя природа, среди которой я вырос.
С четырёх лет Чингиз начнёт ходить в детский сад, что было крайне редко в ту пору, а с семи – пойдёт в школу, где учились его старшие братья. Габдурахман-абы, хотя и был ходжи (человеком, совершившим паломничество в Мекку, и не однажды), стремился дать образование и своим дочерям – они учились в единственной школе в округе в ауле Учбиби, а затем – в гимназии в Троицке, брали уроки музыки у одной знатной русской дамы на дому.
В рукописной книге отца Чингиза есть очень важные, на мой взгляд, строки о формировании мировоззрения его самого в молодые годы. Когда Габдурахман-абы служил в царской армии в Казанской школе фельдшеров, он познакомился с еврейским юношей Мейром Швеером. По совету Швеера Ахмаров-старший стал читать книги и журналы: «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русское богатство», романы Льва Толстого «Война и мир» и «Анна Каренина». В те годы впервые в Казань попадает и газета «Каспий», издаваемая в Баку. В 1902 году в Троицке Габдурахман-абы с единомышленниками организовал общество для издания книг «Хызмат», а в 1909 году они же откроют первую школу для девочек из мусульманских семей.
Конечно, такой отец не пускал жизнь и образование своих детей на самотёк. В домашней библиотеке, кроме книг, собранных дедом Мифтохиддином, имелось многотомное роскошное издание «Земля и люди» Элизе Реклю. Могу подтвердить – удивительное издание, я видел это собрание в Ташкенте в 1968 году в доме одного страстного библиофила. Книгу «Земля и люди» прекрасно проиллюстрировали известные художники своего времени, что оказалось чрезвычайно важным для рано проявившегося таланта рисовальщика у мальчика Чингиза. Отдельный, запираемый шкаф красного дерева целиком был заставлен энциклопедией Брокгауза–Эфрона,
Габдурахман-абы привёз её из Петербурга. Вот к энциклопедии имелся доступ только по разрешению отца.
В шесть лет Чингизу подарили книгу Гауфа «Маленький Мук» с иллюстрациями Дмитрия Митрохина. Ровно через 60 лет в Москве на собрании художников Чингиз-абы оказался рядом с этим замечательным иллюстратором. Рисунки Митрохина определили жизненный выбор мальчика – обязательно стать художником. Во время всего заседания Чингиз-абы порывался обратиться к своему кумиру детских лет, но так и не решился, о чём жалел всю жизнь. Мне эта ситуация очень понятна, Чингиз-абы был необыкновенно мягкий, скромный, тактичный человек.
Интересны записи отца Чингиза Габдурахмана-ходжи об общественной жизни Троицка в начале прошлого века. Габдурахман-абы утверждает, что мусульманская общественность города резко делилась на две группы: «старомодных» и джадидов. Джадиды группировались вокруг библиотек «Джамиати хайри» («Общество благотворительности») и «Нажот» («Помощь»). Габдурахман-ходжа отмечает, что крупные землевладельцы, богатые купцы в основном были на стороне джадидов. Большая часть троицких джадидов была сторонниками изучения культуры народов Европы, по современным понятиям – были западниками.
В 1925 году, когда Чингиз учился в пятом классе, в Троицк с инспекцией приезжает из Москвы заведующий отделом школ восточных народов Комиссариата просвещения – Хабиб Зайни-ага Халилов, до революции окончивший Стамбульский университет. Чингиз, к тому времени не выпускавший карандаш из рук, нарисует портрет инспектора, и рисунок настолько понравится гостю, что он решит забрать мальчика с собой в Москву немедленно. В столице в ту пору открылись десятки художественных школ, вспомните знаменитый ВХУТЕМАС. Но родители не решились отпустить сына одного в далёкую Москву.
В 1927 году после начальной школы пятнадцатилетнего Чингиза приглашают в пермское художественное училище – оказывается, инспектора народных школ давно обратили внимание на талантливого мальчика из Троицка. Молодая советская страна, в которой только закончилась Гражданская война, понимала необходимость образования для народа. На экзамене в училище в Перми Чингиз сделает рисунки к басне И.А. Крылова «Ворона и лисица» и станет студентом.
В том же 1927 году врачи рекомендуют отцу Чингиза из-за состояния здоровья сменить климат, и семья переезжает в Узбекистан – сначала в Карши, а затем в Самарканд, где Габдурахман-ходжа бывал и раньше и где у него было много знакомых среди татар-торговцев, бывших джадидов.
Во время учёбы в Перми молодой художник часто посещал театр оперы и балета, который считался одним из крупнейших в России. Помните, в 70-х годах там блистала несравненная Надежда Павлова и сложилась выдающаяся балетная труппа, которая с триумфом объездила весь мир. Вот тебе и Пермь! Из опер, которые Чингиз прослушал, самое большое впечатление на него окажет «Дубровский» композитора Направника. И понятно, в юности героические образы, такие как Дубровский, люди, отстаивавшие честь, правду, производят сильное впечатление. Однажды в Пермь приехал на свой литературный вечер Владимир Маяковский. Можете представить, что творилось в городе! Но наш герой попал на эту незабываемую встречу и помнит её в мельчайших деталях.
Во время учёбы, на каникулах, он всегда возвращался к родителям в Узбекистан. В первый раз он приехал в Карши, где ещё продолжалась борьба с басмачами. В Узбекистане ему сразу понравился журнал «Янги юль» («Новый путь»), где печатали много рисунков современных художников. Новый край, выбранный отцом для жизни семьи, открыл юному художнику иные краски, иные горизонты, и он, как всегда, много рисовал. Однажды, отобрав три лучшие работы, отправил их в любимый журнал. Ответ очень огорчил юного художника – ему писали, что журнал печатает только оригинальные авторские рисунки, а копиям у них нет места. Письмо подписал известный художник Усто Мумин (Александр Николаев). Павел Беньков, Усто Мумин, Александр Волков оставили ярчайший след в узбекской живописи. Сегодня их произведения можно встретить в крупнейших музеях мира, известных коллекциях и на престижных аукционах. Много лет спустя, когда Усто Мумин и Чингиз Ахмаров вместе будут работать в газете «Кызыл Узбекистон», он спросит у старшего коллеги, почему тот принял его рисунки за копии? Усто Мумин, помнивший тот давний случай, ответил: мы не поверили, что в такой далёкой провинции, как Кашкадарья, может найтись художник, способный сделать такие прекрасные, оригинальные работы. Чингизу в ту пору, когда он нарисовал эти картины, было всего 16 лет.
В 1931 году Чингиз Ахмаров заканчивает Пермское художественное училище, его дипломной работой были декорации к трагедии Ф. Шиллера «Коварство и любовь» в городском театре драмы. Это произведение стало заметным событием в художественной жизни театра, и молодого художника начали приглашать на работу в разные заманчивые места. Но он, девятнадцатилетний домашний юноша, ещё крепко привязанный пуповиной к своей большой и дружной семье, рвётся домой. Семья к тому времени жила в Самарканде, и он уже дважды успел побывать там на каникулах. Сказать, что он с первого взгляда влюбился в Самарканд, значит ничего не сказать. Самарканд вошёл в его душу, в его сердце, словно Чингиз там родился, он стал его родным городом. Самарканд даже снился ему в холодной Перми. И летом 1931 года, получив диплом, он возвращается в семью, в любимый Самарканд, к манившему его всегда мавзолею Тимура, к Гур Эмиру.
В 30-х годах прошлого столетия появился нашумевший роман Александра Неверова «Ташкент – город хлебный». Книга выдержала больше 50 изданий и долгие годы была настоящим бестселлером. Из этого романа миллионы людей узнали о благодатном Узбекистане, его прекрасных городах – Бухаре, Самарканде, Хиве, Коканде, о щедрости и толерантности узбеков. Русских художников со времён генерала Скобелева привлекал Восток, Средняя Азия. Большую лепту в популяризацию края внёс и великий русский художник В. Верещагин, чьи картины не найдёшь даже на «Сотби» или «Кристи», они – достояние России. Живописцы – народ лёгкий на подъём, и в Самарканде тех лет проживала большая колония художников со всей России. Разные это были люди, и по-разному они оказались в этих краях, их привлекала возможность круглый год писать на природе и, конечно, баснословная дешевизна жизни. Жили они, а точнее, ютились где попало, большинство из них занимали крошечные кельи послушников в закрытых медресе, коих в Самарканде имелось множество – город до революции был одним из духовных центров мусульманского мира. Удивительное время, романтичное и жестокое одновременно, но странно одно – власть с пиететом относилась к людям искусства: поэтам, писателям, артистам, музыкантам, художникам. Оборванные, полуголодные, почти нищие люди ни перед кем не заискивали, они знали своё место в жизни, а иные, большинство, замахивались и на место в истории.
В Самарканде с древних времён проживало много армян, были среди них и художники: Варшан Еремян, Оганес Татевосян, Рубен Акбольян, Микаэл Калантаров. Все они прекрасно говорили и на фарси, и на узбекском. Кстати, Чингиз быстро одолел эти языки. Накануне возвращения Ахмарова в Самарканде открылся художественный техникум, который возглавили Павел Беньков и Зинаида Ковалевская, а преподавали в нём художники, имевшие академическое образование, в основном петербуржцы и москвичи.
Быстро найдёт работу и молодой Чингиз, он станет вести в школе черчение и рисование. Но скоро художники Самарканда объединятся в большую артель и назовут её «Изофабрика», возглавит её Оганес Татевосян. Советская власть придавала исключительное значение наглядной агитации и пропаганде, и художникам работы хватало. Чингиза тянуло в «Изофабрику», и, собрав свои работы, он идёт к О. Татевосяну и в тот же день получает заказ. Забегая вперёд, скажем, что у него с О. Татевосяном завяжется дружба на всю жизнь.
Ахмаров быстро вписался в мир самаркандских художников и оказался самым молодым из них. Чингиз тянулся и к коллегам по «Изофабрике», и к вольным художникам, особенно к тем, кто преподавал в художественном техникуме. Он любил посещать там лекции по истории искусства. Видя, как стремится к знаниям молодой человек, бывалые коллеги открывали перед Чингизом таинственный мир больших художников. Были в Самарканде и художники, раньше бывавшие в Париже, путешествовавшие по Италии, видевшие знаменитые музеи мира: Лувр, Прадо, Уффици. Чем больше Чингиз узнавал, тем больше чувствовал недостаток своего образования, знаний, воздуха культуры, больших музеев. Ему становится тесно в Самаркнде, он рвётся в большой мир, в большое искусство.
В мае 1934 года, после окончания занятий в школе, он отправляется в Ташкент познакомиться со столичными коллегами и показать им свои работы. К его удивлению, приняли его радушно, Усто Мумин и Алексей Глоссер рекомендовали Чингиза на работу штатным художником сразу в две газеты: «Колхозный путь» и «Юный ленинец», что позволило ему поселиться в общежитии для творческих работников. Уезжая в Ташкент, он получил от самаркандской художницы Елены Коравай рекомендательное письмо к директору «Узгосиздата», известному книжному графику Искандеру Икрамову. Показав свои работы Искандеру-ака, Чингиз неожиданно для себя получил заказ на оформление книг писателей Гайрати, Шакира Сулеймана и двух книг для детей с народными сказками.
В ту пору книги без иллюстраций не выходили, и я застал это время, мои первые книги все иллюстрированы.
Работа в издательстве сблизила его с писателями: Абдуллой Каххаром, Зульфией, Парда Турсуном, Гафуром Гулямом, драматургом Умаром Исмаиловым, с поэтом Максудом Шейхзаде. Шейхзаде прибыл в Ташкент из Баку недавно, и у него ещё чувствовался азербайджанский акцент. Максуд Шейхзаде быстро станет одним из ярчайших поэтов Узбекистана, классиком узбекской литературы.
Работа в газетах и журналах сблизит Ахмарова и с художниками Усто Мумином, Борисом Жуковым, Уралом Тансыкбаевым, Александром Волковым. Чингизу в ту пору всего 22 года, общение с такими образованными, интересными людьми формирует его вкусы, привязанности, культуру, мировоззрение. Чем больше он общается с писателями, художниками, театральными деятелями, артистами, кинорежиссёрами, тем острее чувствует недостаток своего образования, узость своей культуры. Чувствует гораздо острее, чем в Самарканде, когда покидал его по той же причине. В нём опять срабатывает присущий ему максимализм – быть на равных с людьми, с которыми выпала судьба находиться рядом. Девять из десяти молодых художников, попав в желанную среду, общаясь с культурной элитой столицы, имея работу, заказы, став завсегдатаями кулис почти всех театров столицы, никогда бы и не подумали стремиться ещё куда-то, снова учиться и снова начинать всё с начала. Но молодой Ахмаров хотел найти своё истинное место в искусстве.
Он уже общался с Халимой Насыровой, актрисой и певицей, народной артисткой СССР, с Каримом Закировым, своим ровесником Шукуром Бурхановым – несравненным Отелло на советской сцене, с Абдулхаком Абдуллаевым. Знал Манона Уйгура, Камиля Яшена и Сару Ишантураеву, бывал у них дома. В эти годы у него завяжется дружба на долгие годы с Максудом Шейхзаде.
В 1935 году он твёрдо решает поступить в Художественный институт в Ленинграде и посылает туда документы и конкурсные работы. Но ответ задерживается, и он сам отправляется на берега Невы. В Ленинграде его ждало разочарование: его не приняли – слишком велик был конкурс, и за каждым из абитуриентов стояли известные художники и их ходатайства. Удар оказался жестоким, но Чингиз не сдался. Он поехал в Москву со своими отвергнутыми работами и направился к художникам Льву Бруни и
Владимиру Фаворскому, о которых был наслышан в Самарканде и в Ташкенте. Приняли любезно, посмотрели работы и посоветовали сдать документы в Изоинститут, где в то время был только один факультет графики, который сам В. Фаворский, основоположник оформления советской книги, и возглавлял. Так, в одночасье, исполнилась мечта молодого художника об образовании в столице. В 23 года, на целых семь лет – институт, аспирантура. Он станет москвичом.
В Москве Чингиз с радостью окунулся в культурную жизнь столицы – он посещает музеи, выставки, театры и столь популярные в те годы литературные и поэтические вечера. В театре Мейерхольда ему понравился спектакль «Дама с камелиями», где играла Зинаида Райх, первая жена Сергея Есенина. Ахмаров очень радовался, что попал на этот спектакль, потому что буквально на другой день Мейерхольда арестовали, а театр закрыли. В Театре Революции (теперь театр им. В. Маяковского) он попал на вечер, в котором принимал участие Борис Пастернак, читавший свои стихи нараспев. Запомнилась ему и Вера Инбер, очень популярная в те годы, она в первый раз читала юмористическую поэму «У сороконожки народились крошки».
В Изоинституте, через три года переименованном в институт имени Сурикова, как мы уже упоминали, был только один факультет графики, на который поступил наш герой. Но в 1938 году, когда Чингиз учился уже на третьем курсе, институт возглавил академик Игорь Грабарь – большой художник, учёный, обладавший организаторскими способностями и деловой хваткой.
С приходом И.Грабаря в Суриковском институте начнутся радикальные перемены, откроется ликвидированный ранее факультет живописи и культуры. Ахмаров, которого привлекала живопись и монументальное искусство, переводится на факультет живописи, в мастерскую Петра Покаржевского. Переход с курса на курс ему не разрешили, пришлось возвращаться на второй, но он об этом никогда не жалел. На пятом курсе Ахмаров переходит в мастерскую монументального искусства, которой руководят сам академик И. Грабарь и профессор Николай Чернышов. Приоткроем тайну – Чингиз станет любимым учеником Игоря Грабаря.
Летом 1941 года институт организовал студентам поездку в Новгород, чтобы они смогли увидеть шедевры русского монументального искусства, посмотрели на удивительные фрески Софийского собора и Ферапонтова монастыря. Когда они возвращались в Москву, в поезде объявили, что началась война. Уже в июле студентов отправят в город Вязьму, под Смоленск, строить оборонительные сооружения и копать противотанковые рвы. Студенты почти все, включая Чингиза, рвались на фронт. Но неожиданно в сентябре институт срочно эвакуируют в… Самарканд. И Чингиз возвращается в родные места.
Сегодня, в ХХI веке, меня, прожившего долгую жизнь, удивляет мощь советского государства даже в войну. Только в Самарканд эвакуировали тысячи студентов, сотни профессоров, десятки институтов из Москвы, Ленинграда, Харькова, Киева. Перевезли десятки заводов и фабрик вместе с нужными рабочими, и всё это заработало в полную мощь через несколько месяцев. Катастрофически не хватало помещений, аудитории располагались даже в чайханах.
Здесь, в Самарканде, в 1942 году Ахмаров делает свою дипломную работу – триптих «Меч Узбекистана», сложное многофигурное, монументальное полотно. Из 60-ти дипломников десять суриковцев защитятся на «отлично», среди них будет и наш герой, все десять будут зачислены в аспирантуру института и продолжат учёбу.
К тому времени немцев отогнали от Москвы, и институт уже в 1943 году, первым среди вузов, вернулся в столицу. В этом возвращении ярко проявится организаторский талант академика Грабаря. В те годы студенты, аспиранты делали дипломные работы не на склад, не формально, а конкретно для оформления зданий, театральных спектаклей. Вспомните дипломную работу 19-летнего Ахмарова в Перми, она предназначалась для городского театра, для премьерного спектакля по Ф. Шиллеру «Коварство и любовь». И в аспирантуре работа Ахмарова предназначалась для музея Алишера Навои, который ещё только предполагалось построить в Ташкенте.
Неожиданно И. Грабаря и Н. Чернышова отстраняют от руководства институтом Сурикова, увольняют и несколько видных профессоров, сторонников опального ректора. Но академик Грабарь, даже отстранённый от института, продолжает руководить дипломной работой своего талантливого аспиранта. Грабарь в те годы тесно общался с талантливейшим архитектором Алексеем Щусевым, которому было поручено спроектировать театр оперы и балета имени Алишера Навои для столицы Узбекистана. Грабарь, зная в деталях, как будут расписаны интерьеры фойе театра, предложит Щусеву посмотреть работы своего аспиранта. Ахмаров, влюблённый в поэзию Алишера Навои, обрадовался шансу получить работу на таком престижном объекте и поспешил к архитектору со своими работами. Щусев сразу поймёт, что ему необходим именно этот художник, и после согласования с правительством Узбекистана Ахмаров получит заказ на композиции по произведениям Алишера Навои для фойе первого и второго этажей театра. Огромные площади – огромная работа. Ахмаров прерывает аспирантуру в Москве и в 1944 году возвращается в Ташкент. Ещё шла война, а в столице Узбекистана полным ходом двигалось строительство невиданного в этих краях по масштабу и красоте театра. Забегая вперёд, скажем, что театр, построенный академиком А. Щусевым, стал заметным явлением и в мировой архитектуре, он по праву считается одним их шедевров среди оперных сцен. Работали круглые сутки: строители, мастера декора, резчики по дереву, по мрамору, художники. В строительстве участвовало много пленных японцев. Работа была выполнена за три года, с августа 1944 года по ноябрь 1947 года. За грандиозную и выдающуюся работу Чингиз Ахмаров в 1948 году был удостоен Сталинской премии 1-ой степени. Лауреату исполнилось в ту пору только 35 лет. Жизнь складывалась удачно.
Итак, 1949 год, молодой сталинский лауреат берёт академический отпуск в аспирантуре и остаётся в Ташкенте. Планов, проектов, замыслов, предложений – тьма. Казалось, перед ним открыты все двери, сталинских лауреатов в Ташкенте в ту пору было мало. Припоминаю только легендарного Сергея Бородина – в 1942 году он выпустил культовую для русского духа книгу «Дмитрий Донской» и был тоже награждён Сталинской премией. К сожалению, до сих пор мало кто знает, что Сергей Бородин – нижегородский татарин. В Ташкенте умеют ценить таланты, лет 30 назад открыли прекрасный музей Сергея Бородина, которым до сих пор заведует вдова писателя Рауза-апай.
Но высокая премия только осложнила жизнь Ахмарова в Ташкенте. Среди коллег-художников появилось много завистников, особенно среди людей старшего поколения, имевших кое-какие заслуги, но далёких от вожделенной Сталинской премии. Счёты сводили на идеологической почве – вариант беспроигрышный. Ахмаров никогда не скрывал, что ему дороги эстетические принципы восточной художественной культуры, литературы, поэзии, живописи. Он знал наизусть восточные легенды, поэмы Хайяма, Амира Хосрова Дехлеви, Рудаки, Хафиза. Знал десятки сказок, дастанов, любил поэтические образы влюблённых, музицирующих и танцующих стройных красавиц, образы поэтов, мудрецов, кравчих, да и самих великих ханов. Эти образы обогащались художником духовной красотой и выразительностью. Некоторым коллегам такая тяга к прошлому, к истории Востока, поэтизации придворных поэтов, красавиц, мудрецов казалась антипартийной, буржуазной. Некоторые пошли дальше, назвали творчество Ахмарова пропагандой чуждой враждебной эстетики, прославлением феодально-байских пережитков. Такие обвинения, в традициях 1937 года, в ту пору сломали не одну судьбу. Особенно усердствовали старшие коллеги В. Кайдалов и И. Уфимцев. Они неоднократно говорили на собраниях и писали в прессе об ошибочном пути, избранном молодым художником Ахмаровым. Писали жалобы они и в Москву. В то время Союз художников Узбекистана имел в своих рядах мало местных художников, в основном работали выходцы из России и те, кто остался после эвакуации, уж очень им понравился Ташкент. Понимания и поддержки в Союзе художников Ахмаров, конечно, не нашёл. Не заладились и отношения в семье, он был женат на художнице Шамси Хасановой. Нужно отметить, что в эти трудные годы он плодотворно поработает для кино. Создаст более 50 эскизов костюмов для фильма «Поэма двух сердец» Камиля Ярматова. Эта работа станет образцом для молодой киностудии.
Чтобы не обострять отношения с Союзом художников, Ахмаров решает вернуться в Москву. Появился и весомый повод: он получил персональное приглашение из Союза художников СССР на оформление станций московского метро. Он был уже хорошо известен в Москве. В 1953 году Ахмаров возвращается в столицу и на этот раз живёт в белокаменной восемь лет.
В Москве он неистово отдаётся работе. Его приглашают преподавать в нескольких вузах, и он с удовольствием передаёт свои опыт и знания молодым. Здесь вокруг Ахмарова сложится творческий коллектив: И. Вайман, В. Гаврилов, В. Иорданский, В. Коновалов, А. Мизин, И.Т. Шилова. Они создают мозаичные панно и фрески для интерьеров московского метро, известных гостиниц, санаториев, курортов, домов культуры, театров.
В 1955 году Ахмаров неожиданно получает важный для него заказ на авторскую работу – единолично оформить интерьеры здания театра оперы и балета в Казани. Эта огромная и по объёму, и по творческим замыслам, работа займёт у Ахмарова более двух лет.
Тут я должен сделать небольшое отступление. Ахмаров, выросший в образцовой татарской семье, где был культ татарской литературы, где читали, думали, говорили на татарском, не мог не думать о своём творческом пути в Казани. Наверняка, и в семье ориентировали его на Казань. Отец его, Габдурахман-ходжа, служил там в армии и позже, работая у Гали Уразаева, часто бывал по делам в Казани. Тогда, в начале ХХ века, да и сейчас, в сердце каждого татарина жила и живёт надежда послужить Казани, своему народу. Бытовала и семейная легенда, что родители Чингиза в молодости встречались с юным Тукаем. К чему я это? В ранних дневниках и письмах Чингиза Ахмарова несколько раз встречается фраза, кричащая о боли: «Казань чужих не любит». Эта фраза обожгла меня как кипятком – через 50 лет я сам скажу от отчаяния те же слова. И добавлю ещё от себя, что пословица «Иван, не помнящий родства» – не русская, а глубоко татарская. Наверняка молодой Ахмаров делал и раньше неудачные попытки закрепиться в Казани. Оттуда, от неудач, равнодушия, думаю, родилась эта выстраданная строка.
Но вернёмся в 1955 год, к нашему герою, восстановим события. Жаль, нет возможности узнать ответ напрямую от самого Чингиза-абы. Заказ очень обрадовал художника – почему? Ведь без работы он никогда не был, его талант везде и всюду был востребован. Из Ташкента он уехал по серьёзным причинам, идеологические разногласия в искусстве трудно сгладить, у руля Союза художников в Ташкенте оставались те же люди, его оппоненты. Он мог считать, что дорога туда закрыта навсегда. Семья распалась, он был холост. В Москве, несмотря на заслуги, он не имел жилья, на Масловке занимал очень маленькую узкую комнату с одним окном в общежитии. Жил по-спартански: казённая железная кровать, самодельная тумбочка и две табуретки. Даже эскизы он держал на первом этаже в чужом чулане. Было ему в ту пору 43 года, немало. А тут заказ на годы, и не где-нибудь, а в Казани. Разве у него, бездомного, одинокого, не могли возникнуть мысли, что Аллах послал ему этот заказ, и в Казани он найдёт жизненное прибежище? Оттого в оформление Казанского театра он вложит всю свою душу, талант, надеясь, на то, что его заметят, оценят, что-нибудь предложат. Не оценили, ничего не предложили – вот и вторая версия горького вывода о Казани.
Тут уместны две параллели. Я как-то написал о равнодушии чиновников от культуры М.Ш.Шаймиеву: «Если бы сегодня был жив Нуриев, и он попытался бы устроится в театр, тот самый, оформленный Чингизом Ахмаровым, его бы и в кордебалет не взяли. Сказали бы – у нас своих, казанских, хватает».
Слишком важная и больная тема, приведу ещё одну параллель. Я очень часто думаю о том, что мать Чингиза Айтматова в 1938 году, после расстрела мужа, не вернулась с детьми в Татарстан. А ведь могла, у неё оставалась там родня. Какое счастье, что она не вернулась! Вернись – не было бы никакого всемирно известного писателя, прославившего страну, народ. Почему? Потому что Айтматов писал на русском языке. А в Татарстане писатель, даже татарин, пишущий о татарах по-русски – второсортный человек. Мучился бы Айтматов, как Диас Валиев, Рустем Кутуй, ждал бы, как и я, 26 лет книгу, вышедшую на татарском языке, хотя мои книги о татарах изданы миллионными тиражами. Не выпала судьба Чингизу Ахмарову жить в Казани – наверное, в этом и его счастье, он реализуется в другом народе, в другой столице.
В 1961 году судьба Ахмарова резко меняется. За те семь лет, что он не был в Ташкенте, там происходят грандиозные перемены, и в культурной жизни тоже. Возрастает роль Министерства культуры, Союза писателей, складывается мощная национальная культурная среда. В Союзе художников появляются люди, влюблённые в искусство своего народа и понимающие в этом деле толк. Одним из таких людей был Искандер Икрамов, председатель Союза художников. Он хорошо понимал значение творчества Ахмарова для республики. Икрамов лично едет в Москву и возвращается в Ташкент поездом вместе с Ахмаровым. В долгой трёхдневной дороге в вагоне СВ они будут говорить только об искусстве и читать друг другу строки Алишера Навои. Ахмарову уже почти 50. В Ташкенте сразу решаются все бытовые проблемы, получает он и мастерскую. Окрылённый вниманием, заботой, возвращением в родные края, он получает новый, невиданный взлёт в своём творчестве. Ренессанс, да и только, откуда фантазии и силы взялись!
Он делает серию монументально-декоративных работ для музея Улугбека, готовит росписи в вестибюле Института востоковедения имени Бируни. Отделывает здание музея Навои в Ташкенте, банкетный зал ресторана «Юлдуз» в Самарканде. Оформляет санаторий «Узбекистан» в Сочи, интерьеры станции «Алишер Навои» для ташкентского метро. Даже успевает сделать росписи в кафе в городе Красноярске – дар Узбекистана сибирякам. В эти годы он ещё и преподаёт в ташкентских художественных институтах, а в 1964 году вернётся к книжной графике и оформит «Кашмирскую легенду» Шарафа Рашидова. К Ахмарову приходят слава, почёт, уважение. В 1964 году он становится Народным художником Узбекистана, а в 1967 году получает Государственную премию имени Хамзы. Новая власть Узбекистана наградит его высшим орденом страны «За заслуги перед Отечеством».
После возвращения в Ташкент Ахмаров много путешествует по миру. Он объездит почти всю Европу, Египет, Турцию, Индонезию, Цейлон. Наконец-то он познакомится в музеях Парижа с картинами своего любимого художника Вермеера. В 70-х годах у него будут персональные выставки за рубежом, наладятся личные отношения с некоторыми крупными художниками мира, со многими из них он будет состоять в личной переписке, будет принимать их в родном Ташкенте.
Познакомился я с Чингизом Ахмаровым в конце 70-х годов прошлого века в издательстве «Гафура Гуляма». У меня выходила там очередная книга, а у него – новый роскошный художественный альбом, и он курировал выпуск знаменитой восточной серии поэзии, которую иллюстрировал вместе со своими учениками. Когда он появлялся в издательстве, его вмиг окружала молодёжь, а девушки просто льнули к нему. Ему было далеко за 60, одет он был во всё белое, и сам – совершенно седой, стройный, элегантный, улыбчивый. Ему нравилось внимание, восторг молодёжи – видимо, именно такой он видел свою старость в юности. Однажды мой товарищ, молодой писатель Хайретдин Султанов представил меня мэтру – знакомьтесь, очень талантливый юноша, тоже татарин, родом из ваших мест. Чингиз-абы улыбнулся, пожал мне руку и сказал: «Я уже знаю о вас».
Я знал, что он поддерживал связь с Аскадом Мухтаром и Зиннатом Фатхуллиным, классиками узбекской литературы, они тоже были татарами. Наверное, они рассказывали ему обо мне.
Заканчивая рассказ о Чингизе Ахмарове, нельзя никак обойти вниманием его близкого друга и коллегу Рафаэля Такташа. Дада, сына нашего классика Хади Такташа. Почему? Рафаэль Такташ, на мой взгляд, дважды значительно повлиял на непростую судьбу Ахмарова. Я уверен, что к возвращению Ахмарова в 1961 году в Ташкент он, любивший и хорошо знавший творчество художника, имеет непосредственное отношение. Познакомились они в 1949 году в Москве, когда Такташ учился на первом курсе Суриковского института, который закончил и наш герой. Такташ, так же как и Ахмаров, закончил там же аспирантуру. И в Ташкенте, и в Москве их пути часто пересекались, Такташ сам был художником и показывал свои работы мэтру. Ахмаров ценил поэзию отца Рафаэля Такташа и часто цитировал его стихи. Такташ быстро стал заметным искусствоведом, специалистом по узбекской живописи. В Ташкенте он станет доктором наук, известным педагогом в творческих вузах.
А главное в нашей ситуации – мало кто об этом знал – он был в дружеских отношениях с Шарафом Рашидовым. Рашидов высоко ценил Такташа и всячески его поддерживал. В опальные годы Ахмарова, когда он жил в Москве, Такташ не однажды встречался с художником, бывал у него в общежитии на Масловке и искренне горевал о неустроенном быте крупного мастера. Убеждён, что он не раз и не два говорил Рашидову о своём друге, и триумфальное возвращение Ахмарова в Ташкент – результат ходатайства Такташа перед Рашидовым. Рафаэль-абы, как и его друг, был человек скромный и прямо об этом не говорил, но я читаю эту мысль в его воспоминаниях об Ахмарове. Для меня нет сомнений, что именно Такташ, с его уверенностью в огромном таланте друга, помог вернуться Ахмарову в Ташкент и занять достойное место в культуре узбекского народа. Ещё одна, не менее важная заслуга Такташа, что он, хоть и запоздало, перед самой смертью Ахмарова, сумел соединить художника с его исторической родиной – Татарстаном.
Я не открою секрета, Такташ сам не был доволен отношением к нему Казани. На каком-то этапе жизни он мог бы и сам переехать в Казань. Искусствовед и педагог он был замечательный, но его никто туда не звал. Хотя десятки татарских писателей, деятелей культуры, бывая в Ташкенте, всегда встречались с ним, и он любезно всех встречал, показывал Ташкент, помогал в их делах, щедро принимал, но никто за него в Казани не хлопотал.
Мягкий по натуре, но твёрдый по своим убеждениям, Рафаэль-абы дошёл до М.Ш.Шаймиева, сумел убедить его в значении Ахмарова в мировом искусстве. Благодаря прозорливости М.Ш.Шаймиева, за год до смерти Ахмаров всё-таки был признан татарским художником, получил звание Народного художника Татарстана. Восьмидесятилетний Ахмаров, плохо видевший и уже почти не слышавший, будет приглашён на первый Всемирный конгресс татар. В эти же дни состоится первая в его долгой жизни выставка в Татарстане, правда, она будет только для гостей конгресса. Чингиз Ахмаров щедро отблагодарит Казань, передаст в дар музеям города много своих работ.
Удивительная, прямо-таки мистическая вещь: трижды в судьбу художника счастливо вмешается высшая власть, в первом случае – Шараф Рашидов, во втором – Минтимер Шаймиев, но оба раза с подачи незабвенного Рафаэля-абы Такташа.
Третий связан с президентом Узбекистана Исламом Абдуганиевичем Каримовым. Государственные похороны на закрытом ещё в 60-х годах мемориальном кладбище «Чиготай», да ещё рядом с женой Шамси Хасановой, без ведома и одобрения первых лиц, не делаются. Отмеченный на правительственном уровне в 2007 году 95-летний юбилей со дня рождения Чингиза Ахмарова и выпуск Гульнарой Каримовой к этой дате роскошной книги воспоминаний художника – всё говорит о любви и уважении президента к самому художнику и его творчеству. В этой статье я упомянул, что Ахмаров считал Самарканд родным городом и много сделал для него на века. Ислам Абдуганиевич, сам самаркандец, конечно, прекрасно знал об этом с детства, а может, их судьбы или судьбы их родителей пересекались когда-то по-доброму. Деяния Всевышнего неисповедимы, не будем гадать.
В последний путь Чингиза Ахмарова отправили с большими почестями, как великого сына узбекского народа. И дар Чингиза Ахмарова Татарстану – это не только личный дар художника, это щедрый дар узбекского народа и его властей. Ни одна страна не выпустит из рук наследие художника, почитаемое, как национальное достояние, а картины Ахмарова таковыми и являются. Его творчество неразрывно связано с этой землёй, именно с узбекским искусством и никаким другим. Поделиться таким заметным наследием, уважить просьбу престарелого художника – тоже может только глава государства. В этом широком жесте ярко проявились щедрость народа и его Президента. Спасибо Вам, Ислам Абдуганиевич!
Такташ так и умер в Ташкенте, не востребованный Казанью, как и его друг Ахмаров.
Умер Чингиз Ахмаров 13 марта 1995 года на 83-м году жизни. На могиле поставили прекрасный памятник работы скульп тора Таджиходжаева, похороны были многолюдными. Хочется привести несколько слов, сказанных Гульнарой Каримовой, выпустившей книгу воспоминаний художника: «Обаяние искусства Чингиза Ахмарова не объяснить только поэтическими образами, он создал свой художественный мир красоты и поэзии. Изданием этой книги воспоминаний художника хотим показать, что по-настоящему талантливые люди, которые с полной самоотдачей и любовью обогащают национальную культуру своими произведениями, своими творческими откровениями и мыслями, не будут оставаться в безвестности. Мы помним их, и мы благодарны им за их мастерство».
Узбекистан оценил и отдал должное великому мастеру Чингизу Ахмарову.
Уже совсем скоро – столетие со дня рождения великого художника. Хочется, чтобы вспомнили его и в Татарстане. Он всегда хотел служить своему народу, но – не вышло, не позвали.

Рауль Мир-Хайдаров